|
Ржавчина похожа на зло. И то и другое разъедает, делает твёрдое хрупким, подтачивает кажущиеся незыблемыми устои. И пусть в одном случае речь идёт о железных балках и стальных клинках, а в другом – о душе и силе воли, пусть ржавчина – это всего лишь коричневый прах, поедающий металл, а зло – незримый, но могущественный враг каждого живущего и смертного, бессмертного и даже нелюдя. Тем не менее, схожесть этих понятий настолько очевидна, что Леод даже нашёл в себе силы удивиться – как это он раньше этого не заметил? Бывший командор Братства и полководец армии Дна сидел в каменном мешке уже несколько дней, а то и недель. Здесь, в глубоких подземельях замка Феррайн, время не имело исчисления. Тьму рассеивали лишь тусклые газовые рожки, питаемые горючей субстанцией из подгорных месторождений. Синеватое пламя давало мало света, но много копоти. Глядя на его чуть подрагивающие огненные языки, Леод видел в них картины минувшего, людей, с которыми ему доводилось сталкиваться, события, участником и очевидцем которых он был. Время от времени он подходил к нише в каменной стене, где из искусно сработанного в виде головы змеи бронзового крана текла струйка ледяной воды, набирал её в ладони и поливал решетку, отделяющую его узилище от тюремного коридора. Леод знал, что ржавчина нетороплива. Чтобы проесть железо в три пальца толщиной, ей понадобятся годы. Но он также знал, что узники подземелий замка Феррайн не могут рассчитывать на изменение своей участи. Из каменных мешков не выходят, отсюда выносят вперёд ногами, зашив предварительно тело умершего в полотняный мешок. Впрочем, Сэмюэль как-то рассказывал, что в ряде случаев камеру ушедшего в мир иной узника попросту замуровывали, превращая в склеп.
Так или иначе, но Леод рассчитывал на побег. Не в этом году, и, возможно, даже не в следующем, но однажды он сломает эту решетку и вырвется на свободу. И пусть эта свобода будет совсем краткой, пусть его жизни хватит только на то, чтобы пробиться на верхние ярусы замка и увидеть небо, солнце, облака, ощутить на лице суровое дыхание горного ветра – пусть! – Я жил как зверь – и умру как зверь! – вполголоса твердил Леод, поливая и раскачивая решётку. При этом бывший командор в глубине души понимал – все бесполезно, он занимается самообманом. Из темницы Феррайна еще никто никогда не убегал. Изредка до слуха Леода доносились дикие крики и хохот – видимо, кто-то из содержащихся в соседних камерах узников сошел с ума. В здешней тишине, нарушаемой лишь потрескиванием пламени газовых рожков, потерять рассудок было не сложно. Чтобы не скатиться в болото безумия, Леод с самого первого дня своего заточения завёл правило – повторять математические формулы, читать на память стихи и страницы из Боевого Устава армии Братства, а также Книгу Памяти Огеора и Омеора. Вести счёт дням по восходу и закату солнца в узилище возможности не имелось, но был другой надёжный способ отсчёта, позволяющий прорезать черенком оловянной ложки на сером камне стены камеры вертикальную полоску-метку, означающую «день прошёл». Раз в сутки в коридор являлись двое неразговорчивых тюремщиков. Они приносили на шесте большой котёл с горячей бараньей похлёбкой, а кроме того, передний нёс бронзовый штырь с нанизанными на него хлебами, а задний – двугорлый кувшин с водой и вином. На одного узника в день полагалась миска похлёбки, один хлеб и пинта кислого молодого вина. Не густо, но вполне сносно, учитывая, что тратить силы в небольшой, пять на четыре шага, камере просто не на что. Тюремщики ограничивались в общении с обитателями узилища двумя-тремя короткими фразами, и не отвечали ни на какие вопросы, однако это были люди, живые, относительно свободные (хотя какая свобода на службе у Великого Магистра?!), и их появление вселяло в Леода надежду. Но однажды они не пришли. Организм, уже привыкший к регулярной кормёжке, напомнил о себе, заставляя Леода все чаще и чаще припадать к крану в форме змеиной головы и пить воду. Но обманутый желудок не желал насыщаться водой и требовал своего. Так прошёл день, а может быть, и два. Когда голодная резь в животе стала нестерпимой, Леод вцепился в прутья решётки и безо всякой надежды проорал в сумрак коридора: – Э-эй! Есть здесь кто?! – Чего орёшь? – немедленно ответил ему недовольный голос. Ответил совсем близко – или так казалось из-за особой акустики узилища? – Ты кто? – уняв себя, негромко спросил Леод. – Кюр Афраниус, – отозвался незнакомец. – Я знал только одного Афраниуса… – начал Леод, но голос перебил его. – Да, командор, это я и есть. Бывший начальник стражи Совета Десяти, Хранитель Большого Молота Братства. А ты – Леод, бывший командор армии Братства. Мы все тут – бывшие. Вот и свиделись в приятном месте. – Мы? – не понял Леод. – А кто тут еще? – В камерах дальше по коридору, за поворотом, сидят два посла Тёмного Лорда. – Их разве не скормили псам? – Скормили, скормили… Только не всех, о некоторых собаки сломали зубы. Тогда их поместили сюда. Впрочем, что они есть, что их нет. – Почему? – Сошли с ума. Здешний воздух, миазмы, тишина, темнота… Больше года тут еще никто не протянул в здравом рассудке. – Они – ладно, но как ты – здесь? – Леод забыл о том, что собеседник не видит его, и в недоумении развёл руками. – Очень просто, – в сердитом голосе Афраниуса скользнула злая усмешка. – Я не выполнил приказ. – Какой? – Арестовать Великого Магистра. – Совет Десяти пошел против Гуго? – удивился Леод. – Ты давно не был на родине, командор. – Это верно, – Леод задумался. – Постой, Афраниус, но если ты не выполнил приказ и Совет упрятал тебя сюда… – Не совет. – А кто же тогда? – Гуго, – Афраниус коротко хохотнул. – Старый лис перехитрил меня... Он замолчал, и наступила привычная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием газовых рожков. Наконец Леод не выдержал: – Как отсюда выбраться? – Никак. – Не может быть! – командор ударил кулаком по решётке. – Безвыходных положений вообще не существует! Я, например, решил поливать решётку водой, чтобы ржавчина разъела железо, и тогда… – Это долго, командор. Я же тебе сказал – больше года тут еще никто не продержался. Но у нас с тобой нет даже этого года. – Почему? – Феррайн пуст. Тюремщики, стражники, сам Гуго, его советники и секретари – все ушли. Нас бросили, командор. Бросили на голодную смерть. – Проклятье! – Леод вновь хватил по решётке кулаком, но на этот раз куда сильнее. По костяшкам пальцев потекла кровь. В полумраке камеры она казалась чёрной. – И что, всё, конец? – Не-е! – голос Афраниуса налился злобой. – Я придумал, как обставить эту хитроумную тварь, этого старого мерзавца ван дер Верта! Я всё же сбегу отсюда, и он останется с носом! Он захохотал, и от этого хохота у Леода мурашки поползли по спине – именно такой безумный смех он несколько раз слышал в минувшие дни. – Что, что ты придумал?! – срывающимся голосом крикнул Леод. – Всё очень просто, – Афраниус закашлялся. – Берёшь и вытягиваешь из подола рубахи нить. Одну, затем вторую, третью… – Зачем? – не понял Леод. – Когда нитей будет достаточно, – не слушая его, продолжал Афраниус, – плетёшь из них веревку. Локтя четыре будет в самый раз… В самый раз… Моя уже готова, готова, да… А потом… Потом привязываешь один конец верёвки к решётке, а на другом делаешь петлю… Вот так, вот так… Суёшь голову, чуть затягиваешь узел… Леод услышал, что голос Афраниуса чуть изменился, стал хриплым и сдавленным, но не посмел прервать бывшего Хранителя Большого Молота. – …теперь нужно просто поджать ноги, – хрипел Афраниус. – Подогнуть их, как в детстве, и повиснуть. Вот так, вот так… А-а-хр-р-хр-с-с-с… Жуткий звук пресёкся, послышались глухие удары, ритмичные и чёткие. Леод вдруг понял, что это тело Афраниуса в агонии бьётся о решётку и скривился. – Мы пойдём другим путём, – прошептал он, отошёл вглубь камеры и без сил повалился на застеленную прелой соломой каменную лежанку. * * * Эрри Теафар с наслаждением вдыхал свежий морской воздух и щурил глаза, когда солёные брызги взлетали выше бортов нефа и подобно дождю, обрушивались на бывшего начальника порта Ниль-Сорга. Он радовался солнцу, радовался тому, что после долгих месяцев болезни всё же сумел выкарабкаться из холодных объятий Великой Нищенки и теперь, покинув гостеприимный, но чужой дом старой знахарки, в котором Эрри Теафара оставил кондотьер Альгамбрус, плыл на торговом нефе знакомого нильсоргского купца к семье, в Ваардам. Эрри Теафар был ещё очень слаб после болезни – изношенное сердце немолодого мужчины еле-еле перекачивало кровь, с трудом справляясь со своими обязанностями. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, обмётанные губы. Знахарка, провожая Эрри Теафара, украдкой обмолвилась вознице, что старику нужно лежать еще минимум до зимних Дожинок, и что «краше в гроб кладут». Но Эрри Теафар был непреклонен – как только он почувствовал себя в силах, так сразу засобирался на север. И вот он уже второй день в пути. По левому борту поднимаются неприветливые скалы восточного Кайнаса, за кормой остались бурные воды архипелага Ар-Маат, а впереди, еще не видимый за пеленой дальних облаков, раскинулся залив Говерраг. Туман, дождь, солнце, свежий ветер, высокая волна – ничто не могло согнать Эрри Теафара с палубы нефа. Вцепившись в ванты, он жадно всматривался вдаль. Пиратская галера появилась, как ей и положено, внезапно. Низкое, вытянутое судно с хищным силуэтом и двадцатью парами вёсел рванулось из-за одного из безымянных островков наперерез нефу. Накоротке в скорости с галерами не сравнится ни одно судно. В дальних походах гребные суда – обуза, в сильную волну или тем более в шторм их вообще лучше всего вытащить на берег – от греха. Но по спокойной воде да на дистанции в пять-шесть полётов стрелы уйти от галеры невозможно. Капитан нефа дёрнулся было прибавить парусов и сделать поворот, но сразу понял, что это бессмысленно. – Тифон вас раздери! – в бессильной злобе простонал он и тяжело уселся на скамью, глядя на приближающуюся галеру. Сопротивления не было. Неф, повинуясь приказу с галеры, спустил паруса и лёг в дрейф. Загорелые, весёлые пираты полезли на судно, размахивая оружием. Предводительствовал ими высокий, тощий мужчина средних лет, чью щёку украшал внушительный шрам.
– Корабельную казну – на бочку! – властно крикнул он капитану нефа и повернулся к сгрудившимся на баке пассажирам. – А вы, господа, снимайте цацки и раскошеливайтесь. И Священной козой Ма заклинаю вас – не шутите с капитаном Гильермо! Если кто-то вздумает что-то утаить – тут же пойдёт на корм рыбам. Помимо Эрри Теафара, на нефе плыло несколько нильсоргских купцов с семьями. Женщины испугано жались друг к другу, дети плакали, мужчины хмурились и сжимали кулаки в бессильной злобе. – Здесь сроду пиратов не было, – проворчал один из купцов. – С той поры, как бешеная Кайна забросила отцовский промысел – точно не было. Тем временем Гильермо, приказав Нанси проверить трюмы и заняться перегрузкой особо ценных товаров на галеру, поднялся на бак. Помахивая кривым ливорским кинжалом, он приблизился к испуганным пассажирам. – Ну, господа, вы уже приготовили то, что принадлежит мне? Эрри Теафар шагнул вперёд, загородив собой купцов и их семьи. – Вы не посмеете. – Это кто тут у нас досрочно записался в покойники? – усмехнулся Гильермо и приставил кинжал к изрядно опавшему за время болезни животу Эрри Теафара. – Что-то личность твоя, любезный, кажется мне знакомой, но я никак не могу вспомнить, в какой колоде тасовалась твоя карта. Не поможешь? – Я – Эрри Теафар, начальник порта вольного города Ниль-Сорг! Гильермо неожиданно отступил на шаг назад, опустил руку с кинжалом. – Быть того не может… Живой, стало быть! А мы ж тебя похоронили раз пять. И помянули не меньше, ха-ха! Ну что ж, коли судьба тебя помиловала, и я на себя греха не возьму. Эй, Нанси, переправь Эрри Теафара на «Коршуна»! Думаю, у нашего господина Губернатора возникнет к нему несколько вопросов. – А остальных? – крикнул бородатый пират, плотоядно поглядывая на дебелых купеческих жёнушек. – А остальные – ваши! * * * Большие Жертвенные барабаны грохотали с самого утра, и их низкий рокот плыл над отрогами Кайнасских гор, заставляя одиноких путников и торговцев, с рассветом выбравшихся на Ливорский тракт, тревожно оглядываться и вжимать головы в плечи. – Видать, зеленокожие свой шабаш затеяли. Сейчас сомы напьются – и пойдут всех без разбора резать, – ворчали пожилые гномихи в предгорных селеньях, а их мужья, сыновья и внуки хмурились и поглядывали на висящие в красных углах домов секиры. Времена, и без того тяжкие и тёмные, грозили обернуться совсем уж «горестным веком» – и десятедницы не прошло с тех пор, как стало известно: богами и законом гномов данный царь Туррилл исчез вместе с королевой гоблинов Вудли, исчез прямо из Подгорного Чертога, бесследно и тайно. – Сбежал, – ворчали старики. – Обмахнула ему бороду подолом гоблиниха – он и подался за ней. Сгинет, чего уж тут. Нового царя надобно выбирать – сыновей-то, наследников у Ржавой бороды не осталось. – Как так – выбирать?! – волновались дружинники. – Виданное ли дело? Что мы, купцы из Чиннаха – выбирать? Боги и закон – вот кто указывает гномам государя. Так всегда было – и так должно быть! Весь Кайнас, от края до края, гудел, как потревоженный улей. Старейшины и главы знатных родов собрались на Большой совет – и заседали беспрерывно уже третий день, до момента, как на закатной окраине гномьей страны не загрохотали барабаны гоблинов. Гоблинская орда, расположившаяся станом у края Кайнасской гряды, всё время, пока королева Вудли «вела переговоры» с царём Турриллом, никак не напоминала гномам о себе. Но когда в орде узнали об исчезновении Великой матери, шаманы зажгли Поминальные костры и собрали всех взрослых воинов на огороженном красными верёвками майдане. Шаманы пили напиток героев и демонов, пенистую зелёную сому, стучали в бубны, дули в изогнутые трубы, резали коз и коров, по дымящейся требухе пытаясь угадать будущность. Верховные жрецы Великой матери били в Большие Жертвенные барабаны, жгли в кострах огонь-траву, дарующую забвение, крошили в сому сушёные мухоморы, сыпали рыбью чешую и пепел от птичьих перьев.
Затем под слитное пение тысяч гоблинов жрецы и шаманы начали впадать в транс. Звеня оберегами, поднимая клубы пыли, они кружились в иступлённом танце, бились в судорогах, падали навзничь, разбрызгивая с губ кровавую пену – и замирали без движений, уходя в Мир-Где-Живут-Демоны. – Народ Охора отныне – сироты! – тяжело прохрипел самый старый шаман Гурзод. – Великая Мать ушла в закат и боле не вернётся к нам. Плачьте, гоблины! Плачьте кровавыми слезами – мы осиротели! Собравшиеся на майдане воины глухо завыли. Многие кремневыми ритуальными ножами, которыми вспарывают тела поверженных врагов, чтобы достать сердце, делали надрезы себе под нижними веками и по зелёным лицам гоблинов текли ручейки настоящих кровавых слёз. Гурзод, с трудом удерживаясь на ногах, двумя руками ухватился за посох. Его вырвало желчью. Молодой послушник поднёс старику чашу с водой. Шаман напился, утёр чёрные губы и снова заговорил: – Но предки и духи-покровители не оставили нас без надежды! В Мире-Где-Живут-Демоны я поднимался в горные выси. Я видел блистающее солнце над вершинами иных гор. Там, на золотом престоле, восседает Хранитель Жизни, Великий Дух Ом. Он явил свою милость и говорил со мной. Вот слова его, принесённые мною в устах для всего народа Охора: «Возвращение к истокам. Отец из забвения. Железный скорпион увлекает его на восход, к Большой воде. Там Великий Король ждет своих сынов. Идите, освободите и обретите Отца!». Наступила тишина. Тысячи гоблинов с окровавленными лицами смотрели на шамана, сжимая оружие. Воздух дрожал. Порыв ветра подхватил чёрные дымы жертвенных костров и закрутил их в тугую спираль. – На восход! – тонким голосом закричал молодой послушник. – Освободим Отца! – На восход! – взревели гоблины, потрясая топорами и копьями. – Отец, мы идём за тобой! Автор: Сергей Волков
|
